Что ж, здравствуйте, доброе утро, и я хотела бы сразу сказать, что добрый коллега Владимирский назвал мое сегодняшнее выступление «Как воспринимает фантастику квалифицированный читатель», а я все просила, чтобы назвали «Как воспринимает фантастику обычный читатель», в том смысле что «Как воспринимает фантастику тот читатель, который не является специальным профильным читателем фантастики», то есть читатель, который воспринимает книги фантастические в совершенно другом контексте, и я бы хотела поговорить про те вещи, которые я и более опытные, более продвинутые, более специально квалифицированные как раз читатели фантастики — которые мы видим совершенно по-разному.
Я думаю, что я никому не открою Америку, сказав, что читатель в первую очередь воспринимает книгу в определенном контексте, любой из нас всегда встраивает прочитанный текст в некоторый индивидуальный набор текстов. Грубо говоря, мы сравниваем фантастические книги с разным.
И вот первый буквально пример, который мне бы хотелось привести: я сегодня полночи провела за чтением сайта «Фантлаб», для того чтобы сопоставить собственное впечатление от каких-то фантастических книг, мной прочитанных, с впечатлениями обитателей этого сегмента реальности.
Да, сразу бы хотела небольшой, как нынче принято говорить, дисклеймер. Я читала много фантастики — разного рода фантастики — в ранней молодости. Конечно же, как, я думаю, примерно все. И если бы меня попросили назвать одну книгу, повлиявшую на меня сильнее других, я бы, конечно же, без малейших колебаний назвала «Властелина колец» — главная книга, из которой я состою. Но потом у меня был очень длинный перерыв, который не был связан с какими-то концептуальными убеждениями, — у меня не было твердого убеждения, что фантастика — это для детей, как вчера нам сказал Адам Робертс, что фантастику читают подростки, а потом они начинают читать нормальную литературу, у меня не было такого предубеждения, скорее просто так складывалась жизнь, то есть как-то я читала те книги с фантастическим допущением, на которых не было большими буквами написано, что это «фантастика», а те, на которых большими буквами было написано «фантастический космотриллер с участием драконов и эльфов», — я тут, конечно, сразу не читала, просто потому что он не попадал в сферу моих… моего внимания. Как-то так складывалась моя профессиональная биография.
Нельзя быть специалистом по всему, даже если ты критик. Всегда нужно понимать, где пролегают твои границы. Вот мои границы как профессионала не включают в себя детскую литературу, не включают в себя поэзию, не включают в себя сложный естественно-научный нон-фикшен и долгое время не включали в себя фантастику. А потом под влиянием коллег — вон один коллега сидит, второй коллега тоже тут сидит — в мое читательское поле стали инфильтровываться, просачиваться книги, которые в прежнее время, скорее всего, в поле моего внимания бы не попали. То есть, если коротко, я читаю не фантастику вообще, а ту фантастику, которую мне приносит Владимирский, приносит Кудрявцев, приносит Лена Бойцова, иногда приносит Наташа Витько, — то есть вот какие-то книги, которые ко мне попадают через людей, которые примерно понимают, что может понравиться мне, и когда там, скажем, Николай Кудрявцев мне рассказывает про то, что у него выходит какая-то увлекательная книга, я говорю: «А мне читать надо?» — он говорит: «Нет, вам — не надо!» И это прекрасная для меня исчерпывающая характеристика, я — я не буду.
То есть это я все рассказываю для того, чтобы у вас не было ощущения, что я глубоко погрузилась, все освоила, все тенденции знаю, — нет, я читаю некоторые отдельные книги, которые мне рекомендуют некоторые отдельные люди, мнению которых я доверяю, на вкус которых я могу полагаться, и иногда мне эти книги нравятся. А иногда нравятся меньше. Вот. То есть это сразу, чтобы у вас не было иллюзий, что с вами мы полностью одной крови, говорим полностью на одном языке и что я знаю все то же самое, что знаете вы. Нет.
Так вот, возвращаясь, собственно, к основному предмету нашего разговора. Одно из самых моих ярких читательских впечатлений прошедшего года — были романы Йена Макдональда «Новая луна» и «Волчья луна», которые я прочла с колоссальным наслаждением; более того, это был один из тех сравнительно редких случаев, когда я, дочитав первую часть, уже вышедшую по-русски, обреченно пошла на «Амазон», купила вторую часть, по-русски еще не вышедшую, и прочитала ее в «Киндле» за следующие полтора дня, потому что первая часть заканчивается клиффхэнгером такого размера, что, в общем, было абсолютно понятно, что до выхода перевода я не доживу. Ну а сейчас, понятно, я живу в печали, потому что третьей части нет еще даже по-английски, вроде обещали осенью, но что-то пока тоже нет, ну в смысле не обозначена конкретная дата, точнее, она обозначена, но ее уже два раза перенесли, так что считай что не обозначена. В общем, коротко говоря, жизнь моя печальна.
Прочитав Макдональда, я радостно написала про него вполне вдохновенную восторженную рецензию, после чего ко мне, как водится, в «Фейсбук» подтянулось некоторое количество граждан с намерением рассказать мне о том, как именно я неквалифицированно эту книгу прочитала. И в принципе, их критика не была безумной, я не могу сказать, что они писали какую-то совершеннейшую уж ахинею. Они мне говорили: «Вот вы пишете, как оригинально придумывает то-то и то-то. Но ведь такая система космических фланцев была описана в романе таком-то и таком-то. В целом же вся идея почти полностью заимствована у Хайнлайна, — которого даже я читала, вы не поверите! — и, соответственно, о какой оригинальности сюжетной конструкции может идти речь».
Для меня эти претензии были совершенно непостижимы, потому что мой контекст, мои сравнения лежали совершенно в другой плоскости. Для меня то обстоятельство, что основная коллизия навеяна Хайнлайном, было абсолютно незначимым. Более того, мне бы никогда в голову не пришло сопоставлять эти два объекта, потому что для меня они бесконечно далеко разнесены в моем персональном ментальном пространстве. Я скорее буду сравнивать эту книгу… для меня, скажем, она гораздо больше напоминала, не знаю, романы Айн Рэнд, которые я не то чтобы сильно люблю, но тем не менее они являются какой-то важной частью культурного контекста. И для меня это были, конечно, романы про капиталистическое противостояние и про такой дикий капитализм.
Отчасти я могла бы сопоставить ее с романами Джорджа Мартина, хотя, конечно, это тоже такое довольно вымученное сопоставление, оно единственно на чем основано — это на том, как радостно и весело автор крушит в труху всех дорогих читателю героев, совершенно не жалея их и быстро придумывая других каких-то, которых ты тут же начинаешь тоже любить.
То есть для меня это лежало в рамках совершенно другого контекста, и мои претензии были совершенно не похожи на те претензии, которые выдвигали люди, читающие преимущественно фантастику. Какой из этого можно сделать небогатый вывод? Конкретно в этой точке можно понять, что если ваша задача состоит в том, чтобы быть интересным не только внутри маленькой, относительно маленькой, большой, но все равно маленькой, компактной категории читателей фантастики, то можно не думать о том, насколько новую систему космического ранца вы описываете в своем романе, насколько свежа идея колонизации Луны, Марса, Венеры, спутников Юпитера и так далее. Что хотите, то колонизуйте. Читателю за пределами вот этой относительно компактной группы будет глубоко, бесконечно фиолетово, кто колонизовал Марс до этого и какими способами они это делали.
То есть очень важно понимать, что тот контекст, который в вашей голове является определяющим, является ключевым, скорее всего за пределами компактной аудитории читателей фантастики является… двадцать пятым. То есть я, скажем, испытала, наоборот, приятную радость: «Ого, я же уже читала когда-то про Луну: «Луна — суровая госпожа», — я же знаю, что такое вообще уже бывает, как классно!» Я в этом вижу аллюзию, некоторую симпатичную параллель, ну мы же все любим, когда мы считываем какие-то цитаты из любимого и знакомого в новом и прекрасном. Мне бы в голову не пришло упрекнуть Макдональда за вторичность и заимствования.
Если вы откроете отзывы на сайте «Фантлаб», вы прочитаете длинные списки людей, которые колонизовали Луну до Макдональда, в чем они это сделали лучше, как они там бурили шахты, а тут они, соответственно, какими-то природными полостями пользуются. То есть вы прочитаете интереснейший анализ. Он — еще раз повторюсь — он не бессмысленный, он просто очень специфичный. Читатель, которого добрый коллега Владимирский милосердно называет «квалифицированным», а я называю обычным, этого всего не поймет, поэтому если вы хотите разговаривать с ним тоже — забейте!
Еще одна важная деталь, которая тоже хорошо иллюстрируется примером Макдональда, состоит в том, что, с точки зрения многих «квалифицированных» читателей — давайте поменяем эту парадигму, будем считать, что читатели фантастики — это квалифицированные читатели, потому что обладают специальной квалификацией. Так вот квалифицированные читатели фантастики были крайне недовольны техническими описаниями процессов. Очень многие вещи, происходящие на Луне у Макдональда, казались им написанными поверхностно, приблизительно, откровенно нарушающими какие-то законы физики, невозможными в условиях того и сего, то есть, коротко говоря, это был сегмент критики такой научно-физической, научно-технической. Люди, которых возмущали эти детали, хотели, чтобы было больше подробностей, чтобы техническая сторона была описана более подробно, более выраженно.
Там описано, что вот у них там какой-то шлюз, из которого они выпрыгивают на Луну и сорок секунд по ней бегут, а вот как такой шлюз устроен, вот там три детали, которые упомянуты, они вот так работать не будут. Это что ж, нас за дураков держат? Мы типа лохи, мы не понимаем, как оно на самом деле? Мне попалась плодотворнейшая дискуссия о том, могут ли герои сорок секунд находиться на поверхности Луны без какой-либо защиты. Кто не читал, на Луне есть такой обряд, обряд такой типа инициации, когда молодые жители Луны должны совершить такую лунную гонку, пробежать по поверхности Луны — сколько там, сорок секунд, сколько они там бегут… [подсказка из зала]… ну да, или даже тридцать метров — в голом виде пробежать по поверхности Луны. Вот, и увлекательнейшая дискуссия о том, что именно произойдет с человеческим организмом, как именно человек погибнет на протяжении этих тридцати метров.
Еще раз: наверняка это все правда, ну или по крайней мере многое из этого правда. Это не волнует никого, кроме десяти авторов рецензий на «Фантлабе». Вот когда я беру в руки фантастический роман, я читаю у него на обложке: «Фантастический роман». Фантастический — а! значит, так не бывает. Ну или пока не бывает. И меня абсолютно не тревожит вопрос, бывает оно так на самом деле или не бывает. Если, например, узнаю, что в лунной гравитации люди в третьем поколении становятся приятно зеленого цвета, я, в общем, тоже приму это допущение без всякого внутреннего сопротивления.
И напротив, обычного нормального читателя подробнейшее обсуждение конструкций шлангов, фланцев и шлюзов способно отпугнуть. Я в жизни своей так не страдала, как когда я читала роман «Семиевие» Нила Стивенсона, потому что там… вот автор в той точке, где только у него возникает возможность немножко поговорить о фланцах, он ни разу ее не упускает, никогда, а вот в тот момент, когда ему, например, надо сказать, отчего же все-таки скончался возлюбленный одной из героинь, вот тут как-то он проявляет преступную халатность, я бы сказала, этот вопрос его совершенно не тревожит.
То есть очень важно понимать, что для читателя неспециального совершенно неважно качество научного допущения, то есть не важна оригинальность этого научного допущения, потому что я встрою этот роман в совершенно другой контекст, совершенно в другой набор романов. Совершенно неважно качество технологических подробностей, которые я благополучно либо пропущу, либо просто наивно, доверчиво приму на веру и совершенно не буду никак по этому поводу горевать.
Следующая вещь, которая тоже привлекла мое внимание: среди читателей фантастики существует довольно негативное отношение к идее «кроссовера» [в смысле «смешения жанров»]. То есть вот тут хорошая иллюстрация — это «Город лестниц», которая… А вторую-то часть будете издавать? И третью — уже купили? И переводите? Ага, неожиданно. А те, кто… ну я думаю, что тоже многие читали, — это такая странная фэнтези, в которой мало магии, почти совсем нет, а та, которая есть, она так довольно странно описана, зато есть некоторая идея культурного противостояния, а главное — в центре первой книги стоит вполне себе увлекательный шпионский скандал. То есть это история про борьбу со шпионами на некоторой одной далекой-далекой галактике. И опять же я читаю этот роман в первую очередь как роман шпионский. Для меня весь антураж вокруг является ценным, важным и прекрасным, но все-таки вторичным дополнением к основной интриге; основная интрига — это интрига шпионская.
И… Тут я тоже была крайне удивлена тем, что для чистых ревнителей жанра шпионская интрига не является допустимым и оптимальным несущим каркасом для романов в жанре фэнтези. Многие претензии — опять же, вот я говорю, у меня источник мудрости теперь «Фантлаб»… Нет, я понимаю, что «Фантлаб» не является источником мудрости, но я понимаю, что «Фантлаб» в некотором смысле репрезентативен. Что многие люди, которые читают фантастику, думают так, как читатели «Фантлаба», и многие авторы, которые пишут фантастику, даже если они не ориентируются на читателей «Фантлаба» напрямую, они учитывают их мнение в качестве референтного. Оно, безусловно, референтно, но оно референтно для конкретной группы. За пределами этой группы оно гораздо в меньшей степени референтно.
И, соответственно, претензии на «Фантлабе» к «Городу лестниц» во многих случаях таковы: «Столько времени убил на вот эту дурацкую шпионскую интригу, в то время как мог бы потратить это же пространство внутри романа на детализацию сеттинга, потому что вот то, и то, и се непонятно, вот это вот он только обозначил, наметил, а никак не прописал. Где более детальное описание быта того и сего? История обозначена пунктирно всего этого мира, там нету подробной детализации. А вот все-все-все это он вгрохал в этот паскудный кроссовер. Долой кроссоверы, чистота жанра!»
Идея чистоты жанра, как и чистоты крови в мире «Гарри Поттера», — это идея тоже очень специальная и нишевая. Никто не думает о чистоте жанра, кроме специально обученных читателей амфибрахиев. Нужно понимать, что для обычного читателя, наоборот, очень хорошо, когда роман является не просто фантастическим; более того, — я к этому еще вернусь — идея того, что фантастика — это в некотором смысле клеймо, в некотором смысле отрицательный сигнал для большого количества обычных читателей — поэтому я, например, когда пишу рецензии на фантастические книжки, я всегда говорю: «Вы не смотрите, друзья, что это фантастика. На самом деле это шикарный шпионский детектив, просто в очень любопытном, прикольном, необычном сеттинге. Вы не смотрите, граждане, что дело происходит на Луне, это не страшно! Луна — нормально. Главное — это то, что это роман, полнокровный роман про живых людей, про узнаваемых героев, которых ты любишь, ты им сочувствуешь, и тебе пофиг, что они ростом три метра, потому что они третье поколение, живущее на Луне, у них там с гравитацией проблема, поэтому они вырастают все очень большие».
То есть, грубо говоря, для обычного читателя достоинством часто является то, что для читателя фантастики является недостатком. И, соответственно, идея кроссовера, которая вызывает отторжение у авторов «чистого жанра», по крайней мере часто вызывает отторжение, за пределами фантастики, наоборот, является таким гуманным способом читателя к этой самой фантастике привлечь, сделать так, что читатель захочет перешагнуть через свое предубеждение против фантастики, которое правда у многих есть. Я его счастливо избежала, но я скорее исключение. У меня есть много коллег, которые жестко отказываются читать книгу, если на ней хотя бы где-то мелкими буквами написано «фантастика». Это не говорит о моих коллегах хорошо, пожалуй, но предъявляет определенные рамки. То есть нужно понимать, что кроссовер — это добро, кроссовер — это то, что позволит вам продать вашу книгу за пределами читателей фантастики.
А теперь… да, еще такой же вот, кстати, пример из отечественной литературы — это писатель Лукьяненко. Я являюсь довольно преданным читателем писателя Лукьяненко, и не в силу того, что, знаете вот, «она любила Ричардсона не потому, чтобы прочла», она вот читала Ричардсона не потому, что полюбила. Вот. Я не могу объяснить, почему я читаю писателя Лукьяненко, наверное, я просто привыкла. Поэтому я являюсь довольно преданным читателем писателя Лукьяненко. И в частности, я прочла его, по-моему, последний на сегодня роман «КваZи». По-моему, он больше пока ничего нам… ничем нас больше не осчастливил.
У меня к этому роману много претензий, очень много претензий, и они почти ни в какой своей части не совпадают с теми претензиями, которые опять-таки я прочла в журнале «Если»… нет, в журнале «Мир фантастики» и на сайте «Фантлаб». Потому что претензии специальных… специально обученных читателей как раз таки касаются кроссоверной природы этого романа.
Это детектив, действие, ну читали, наверное, да? Нет? Что, и вообще? Вообще никто не читал писателя Лукьяненко? Есть люди, которые читали писателя Лукьяненко. Это детектив, в котором действие происходит в таком… послушайте, я вообще сижу… что?.. ну и о’кей, понятно, что что-то у писателя Лукьяненко читал кто угодно, но я говорю именно про роман «КваZи». Слушайте, я тут сижу позорюсь и рассказываю про все, чего я не читала, поэтому вы можете сознаваться в том, чего вы не читали, в этом нет ничего зазорного. Так вот, действие происходит в некотором мире, который писатель Лукьяненко как раз таки списал, я такой мир уже видала, мир живых и мир мертвых, мир мертвых локализован в Петербурге, мир живых локализован в Москве, между ними существует такое сложное взаимодействие. И происходит убийство, прошу прощения, происходит там некоторое преступление, которое расследует человек, который ненавидит мертвых. И так нечаянно получается, что его товарищем в этом расследовании становится как раз таки мертвый коллега из Санкт-Петербурга. И вот он должен… то есть все понятно. Вот можно обсуждать — «банальность», можно обсуждать — «не банальность», мне показалось, что идея как раз вполне себе любопытная, к качеству проработки детективной интриги у меня много претензий, но у меня нет ни малейших претензий к тому, что она там есть, потому что жанрово это детектив, это нормальный кроссовер. Такой классический «who done it», соответственно, два следователя, ненавидящих друг друга. Ну понятно, там белый расист и черный парвеню или — не знаю — кто угодно, не любящий кого угодно.
…Видите, Василий пошел сразу вставлять это в интереснейший известный контекст. Я это скорее встрою в контекст подростковых романов Сергея Кузнецова «Живые и взрослые», где та же самая идея двух противостоящих миров (мир живых и мир мертвых) выражена, на мой взгляд, гораздо увлекательней. Вот видите, я уже встраиваю в другой контекст, потому что Сергей Кузнецов — нормальный писатель, не фантастический писатель. Так же как я — нормальный читатель, а вы — специальные читатели. …Нет, это не тот Сергей Кузнецов, это Сергей Кузнецов, который «Калейдоскоп: расходные материалы», «Хоровод воды», вот это все… Да, роман «Нет» с Линор Горалик.
Ну в общем, коротко говоря, мы встраиваем это в разные контексты, и претензии у нас возникают разные. Для многих читателей это было то, что Лукьяненко пошел на поводу у рынка, отказался от нормальной фантастики, до того исписался, что заигрывает с читателями, которые хотят дешевого детективного чтива, отрекся от святых этих самых канонов, попрал ногами все, что нам дорого, и так далее. И вот понятно, что у меня в этот момент, когда я читаю, я даже не понимаю суть претензий. То есть я даже не могу понять, от каких именно «основ», какие именно «основы» попрал тот самый Лукьяненко. С моей точки зрения, он попрал совсем другие основы, и вот сейчас мы перейдем к тому, с чем связано… что является серьезным недостатком с точки зрения обычного читателя и критику по поводу чего я почти никогда не встречаю в текстах, что называется, «фанткритиков».
Для меня предубеждение, существующее против фантастики, оно реально существует, все знают про это, про то, что есть люди, которые не читают фантастику принципиально. Я никогда не встречала людей, которые бы принципиально не читали детективы, я никогда не встречала людей, которые бы принципиально не читали романов, в которых есть — не знаю — любовная линия, но я регулярно встречаю людей, которые принципиально не читают фантастику. И тут я позволю себе высказать некоторую неприятную вещь, а именно то, что люди, которые не читают фантастику, — это преимущественно люди, которые читали фантастику на каком-то промежутке своей жизни, а потом обнаружили, что значительная часть фантастической литературы обладает одним существенным недостатком: она очень плохо написана. Вы меня простите, дорогие коллеги, если я сейчас кого-то травмировала или ранила, но с точки зрения, прости господи, если мы говорим про… даже если мы говорим про… ну, давайте сосредоточимся в первую очередь на русской фантастике.
Есть некоторое количество текстов русских фантастов, которые я очень люблю. Я, например, очень люблю «Многорукого бога далайна» Логинова. Но. Вот в тот момент, когда я хотя бы на секунду отвлекаюсь от собственно говоря сеттинга и интриги и всплываю на неприятный уровень русского языка, в этот момент я понимаю, что предложение, в котором три раза употреблено слово «который», — это все-таки не очень хорошо. То есть бо́льшая часть текстов современной русской фантастики написана в диапазоне от «никак» до «поди, автор, перечитай свой текст еще три раза от начала до конца и хотя бы запятые в нем поправь».
Понятно, что это претензия не только к автору, что это претензия к редактуре, что это претензия к корректуре. Но. В том, что условно называется «литературная литература» — я не знаю, какое слово необидное, — уж теперь все равно, уж теперь говорите, Галина, что хотите, все равно всех обидели… спасибо, да, отлично… Вот то, что касается… почему-то редакторы, работающие с условно «большой» литературой, относятся к своему материалу гораздо более ответственно. Почему сложилась такая ситуация, при которой фантастику так плохо редактируют? Ну можно придумать некоторое количество гипотез, почему «большая» литература редактируется и читается корректорами лучше, чем «маленькая» литература — фантастика.
Так, я поняла, что есть хейтеры похуже меня… а, я поняла, Кудрявцев сидит в зале и думает, что ему ничего не будет, а я типа на сцене, в меня удобно кидать тухлым помидором, если вдруг кто припас. Но очевидно, что издательские стратегии, касающиеся фантастики, никоим образом не ориентированы на качество текстов, а если вдруг издатель начинает ориентироваться на качество текста, то он немедленно становится, как Кудрявцев, — такой же человек сложный и проблемный, русскую фантастику издает редко и неохотно. То есть, коротко говоря, российская издательская стратегия на протяжении последних — ну чтоб не соврать — двадцати с лишним, двадцати пяти лет позиционирует фантастику как литературу… как «палп», как литературу для людей, которым глубоко фиолетово, как этот текст написан и сколько раз Сергей Лукьяненко употребил слово «который» в одном предложении в своем романе «КваZи». Никто не будет над этим всерьез работать.
И вот это та точка на самом деле, в которой и возникает вот это предубеждение, о котором я говорила выше. Роман Сергея Лукьяненко «КваZи» написан так, что его можно употреблять только в пересказе. В пересказе он выглядит прям отлично, честно. Нет, не перевод на русский, это вот… это именно художественный пересказ. Вот как Заходер взял «Винни-Пуха» и пересказал. Вот в таком виде — норм. А в виде буквально букв на бумаге выглядит пугающе, серьезно, то есть это текст такого качества, которого я не видела много лет. Так вот, вот из этого и возникает вот эта вот центростремительная конструкция, при которой фантасты не работают над стилем, потому что для них важно другое, для них важен сеттинг, важна оригинальность, важны фланцы со шканцами, что там еще бывает, извините. И для них важна жанровая чистота, а вот это вот все — вот это им неважно.
И издатели абсолютно следуют той же самой порочной логике и ее продуцируют. Они говорят: «Ну нашему читателю важно, чтобы фланцы были хорошо, подробно описаны и чтобы колонизировали что-нибудь такое, что еще никто не колонизировал, или чтобы уж если эльфы — так чтобы еще и огнедышащие, потому что это очень оригинально». Соответственно, они… мы будем делать акцент на этом, мы это будем продавать и продвигать, потому что наш читатель это хавает, читатель это хавает, создавая… укрепляя издателя в том мнении, что так и надо, ну и так далее.
И плохая новость состоит в том, что — я думаю, что все уже давно заметили, что тиражи вот такого рода фантастики, они снижаются. То есть если десять лет назад, пятнадцать лет назад фантасты могли себе высокомерно поплевывать на большую литературу и говорить, что вот на фига, вот мы — мейнстрим, нас много, нас много читают, нас все любят, а вы там че-то там сидите со своими тиражами по пять тыщ экземпляров, че вы, кто вы вообще такие, чтоб на нас с нашими пятьюдесятью рот открывать.
То сейчас ситуация меняется. И сейчас тиражи фантастики даже вполне именитых авторов — ну что, вот тот же самый «КваZи» Лукьяненко — у него стартовый тираж был семь с половиной тыщ. Это хорошо, это нормально, но это Лукьяненко, человек, который уже очень с именем, на которого годами пахала российская киноиндустрия, и так далее. Это человек, у которого уже и так все хорошо, — и все равно у него стартовый тираж семь с половиной. Я абсолютно уверена, что были допечатки, — наверное, в общей сложности продали двадцать. Ну так «Авиатора» Водолазкина продали сто. И, соответственно, оказывается внезапно, что вот эта стратегия, она больше не работает. И понятно, почему это происходит. Вообще это крайне любопытная тенденция, что происходит вымывание всевозможного литературного треша. Когда мы говорим о том, что люди стали меньше читать, читать стали люди меньше, беда, беда, надо всех спасти, обклеить весь город какими-то очередными социальными постерами, на которых — не знаю, кто у нас там, — Акинфеев держит книгу, например, чтоб все знали, что вот даже Акинфеев читает книгу!
Ну а что, вы знаете, вот я как-то в какой-то момент приехала в Лондон и обнаружила весь Лондон обклеенным плакатами, где Дэвид Бекхэм читал книгу. Да какая разница-то, вы знаете, Дэвид Бекхэм тоже держал книгу — он ее вот так держал, и было видно, что он очень боится, что она его укусит. Извините, маленькое лирическое отступление про Дэвида Бекхэма. У них же… они же когда наконец родили дочь, они назвали ее Харпер, потому что — и все страшно умилились — потому что это же значит, что они прочитали Харпер Ли, «Убить пересмешника», это же такое ми-ми-ми! Но потом впоследствии выяснилось, что Виктория Бекхэм, она, пока была беременная, она, конечно, начала читать Харпер Ли, но она не смогла, потому что очень длинная книжка, а имя показалось прикольным, поэтому они назвали ребенка в честь Харпер Ли.
Вот… возвращаясь к нашей теме, идея того, что люди стали читать меньше, — она, безусловно, правильная, действительно, количество читателей сокращается, но оно сокращается за счет тех, грубо говоря, кого не жалко. Оно сокращается за счет тех, кто читал всевозможный треш и палп, людей, которые читали книгу просто потому, что у них существовала некоторая инерция: они начали читать книгу в советское время, когда, в общем, альтернативных развлечений было крайне мало, и вот они ее читали, покуда даже до самых отсталых слоев населения не пришла благая весть, что на свете существует ютуб. И открыв для себя скромные простые радости других более простых развлечений, они, конечно же, пересели с того палпа, который они потребляли в виде букв, они пересели на сериал «Ольга», грубо говоря, и смотрят его исправно по телевизору. Или даже скорее они смотрят его не по телевизору, а на ютубе или скачивают его в торрентах.
То есть, коротко говоря, читатель той фантастики, которому было все равно, как это сделано, и которого интересовали специфические узкие нишевые вещи, — этого читателя смыло волной, его больше нет, и его поголовье будет только сокращаться. То есть нужно понимать, что читательская аудитория подрезается не сверху, не за счет самых умных, тонких и прекрасных, тех самых, с которыми, ну в общем, нормальный хороший серьезный писатель и хотел бы разговаривать, — она подрезается снизу, и она снизу будет подрезаться дальше. Но пока что вот условные все мы — ну раз вы все сюда приехали, вероятно, книжки вам не вовсе чужды, раз мы тут все сидим, — вот условные «мы» пока на островке безопасности, нам ничто не грозит. Но это означает, что все, что снизу, то будет отъедаться.
То есть, грубо говоря, Сергей Лукьяненко, для того чтобы ему остаться в профессии, для того чтобы не исчезнуть, не быть съеденным бесконечными сериалами, мемасиками и всем прочим прекрасным контентом — и котиками, котики, конечно, главный враг литературы. Вот ему нужно переориентироваться, ему нужно каким-то образом перестроить свою творческую концепцию таким образом, чтобы его тексты стали интересны вот этим, тем, которые еще живут на своей башне из слоновой кости, держат оборону, вот снизу плещется море мемасиков, а они там оттуда отстреливаются, соответственно, из лазерных пушек или из чего там принято нынче отстреливаться по-модному.
Да, можно сделать сериал, но если он хочет писать буквы, а не снимать сериалы… Ну они же уже сделали, да, вряд ли его еще позовут. То есть понятно, что Сергей Лукьяненко уже старенький, он уже, наверное, не справится. [Реплики из зала.] И будет хороший сериал! Вот если бы он сразу родился в виде сериала в обход вот этого чудовищного невозможного какого-то четыре раза переломанного об коленку русского языка, он был бы сразу хорош, зачем… Ну простите, что значит «очевидно», вот «Тобол» Алексея Иванова тоже написан с расчетом на то, что он… [Реплики из зала.]
Ну супер. Мы же… понимаете, в чем дело, мы же… Зачем тогда он это продает нам? Вот Алексей Иванов, который хотел… изначально писал «Тобол» как сериал… Тем не менее это можно потреблять и в качестве романа очень хорошо. Я просто не смотрю сериалы, поэтому мне идея того, что кто-то что-то написал для того, чтобы потом из этого сделали сериал, — ну то есть я про это не готова думать. Если мне это продают как книгу, я хочу, чтобы это работало как книга, а какая там уж у автора была сложная идея коммерческого свойства, отложенная на потом, — ну это его, автора, личная экзистенциальная драма.
[Из зала: Я помню, был такой поджанр, «киноповесть» назывался.]
Вот «киноповесть» — это ублюдочное порождение советского времени, конечно же.
[Из зала: Тогда пусть сразу делал бы сценарий и публиковал.]
Да, в журнале «Искусство кино», только его туда не возьмут. Его никуда не возьмут, в чем и дело.
А помните, еще в девяностые годы был такой обратный жанр: «беллетризация». Это когда шла какая-то бесконечная «Просто Мария», а потом ее тут же аккуратно издавали в виде книжек.
[Из зала: Ну так она и щас есть.]
Да?
[Из зала: Щас по «Звездным войнам».]
Нет, ну по «Звездным войнам» они пишут как бы в рамках той же вселенной, это не совсем то же самое, а тут это механические пересказы. «А тут она такая заходит и ему говорит, а он ей на это такое: А вы представляете, а Хуан-то Педро, он же на самом деле сын Лусии…» Ну и так далее. Вот… понятно, что есть такой жанр, но это совершенно другая история.
То есть, коротко говоря, фантасты должны, если они желают оставаться фантастами, пишущими фантастику, им нужно переставать ориентироваться вот на эту трешовую палповую аудиторию, которая читает, что ни напиши, хоть узелковым письмом, лишь бы только хорошо летало и бодро взрывалось.
Одновременно это плохая новость для субкультур. То есть все субкультуры, они… их вымывает, точнее, их не то чтобы вымывает, напротив того, их как бы… они очень сильно обособливаются, и края у них с одной стороны размываются, и они уходят в какие-то особые миры.
То есть например, вот не в обиду авторам российского хоррора будь сказано, я узнала о существовании «русского хоррора» от коллег. То есть я… мне его не видно. Вообще. Он живет в какой-то… он уже забрался в какую-то такую шахту, которая снаружи вообще не просматривается. Он есть, как я теперь знаю. Вот тут вот ходят живые представители этого самого «русского хоррора». Его не видно. Он настолько обособился, что люди за пределами вот этой очень узкой аудитории — они просто не знают о его существовании. Это не является продуктивной ситуацией для авторов русского хоррора. Потому что все-таки людям надо, чтобы их читали, чтобы их читали не пятнадцать человек твоих единомышленников, а чуть шире. Потому что пятнадцать человек твоих единомышленников едва ли будут для тебя хорошей осмысленной аудиторией, способной предложить тебе какой-то качественный фидбек. Вариться в собственном соку ни для кого не полезно.
То есть, грубо говоря, субкультурность будет вымирать. Раньше можно было прекрасно жить в просторном мире фанфиков про Гарри Поттера и никогда его не покидать. Сейчас все эти миры — они начнут потихонечку умирать и задыхаться. То есть в фантастике, если она желает оставаться фантастикой, если она желает вообще оставаться какой-то литературой, ориентированной на сколько-нибудь широкого читателя, необходимо отказаться от этого трешового элемента.
Это очень тяжело, потому что если человек всю жизнь писал боевую фантастику, и она хорошо продавалась, и он руку набил, все у него уже там готовенькое… То ему трудно перестроиться, трудно отказаться вот от этих своих любимых космолетов. Но, к сожалению, вот плохая новость состоит в том, что космолеты в чистом виде больше потребляться не будут.
Еще одна, извините, да, забыла сказать еще одну важную вещь, которую нормальный обычный читатель не видит, а видит читатель специальный. Это, конечно, морально-этическая составляющая. По крайней мере в русской фантастике довольно регулярная претензия — это аморальность.
Вот казалось бы, Йен Макдональд. «Родной» фантаст: Луна, космолеты — все что положено. Я была абсолютно поражена тем, что для многих читателей фантастической литературы его книга показалась аморальной. Аморальной и порнографической.
То есть внутри фантастического сообщества по-прежнему сохраняется ориентация на некоторую проповедь, на некоторый элемент проповеди. И тут я опять вот, щас вот я скажу прям совсем страшную вещь: это, конечно, наследие творчества братьев Стругацких, которые в основе своей были писателями-моралистами, то есть бо́льшая часть их романов — это в той или иной степени этический трактат. И это клеймо — оно продолжает сохранять свою актуальность сегодня.
Вот я выписала, но я, к сожалению, забыла, не взяла с собой ноутбук, цитату из рецензии на «Фантлабе», суть которой сводилась к тому, что автор с наслаждением смакует эротические сцены, вместо того чтобы предложить читателю убедительную нравственную концепцию освоения космических пространств. То есть, грубо говоря, «чему учит нас эта книга?» — этот вопрос, который парадоксальным образом остается актуальным.
И, соответственно, книги, боевая фантастика писателя Тармашева, они всему хорошему учат, у них вся этическая нравственная составляющая там в полном порядке: Родину любить, жена одна обязательно и ни в коем случае не…
[Из зала: Со скрепами все нормально.]
Скрепы в полном боевом порядке, просто вот начищенные такие сияющие скрепы. Это продается плохо, то есть качество скреп мало кого, в любом жанре и в фантастике тоже — качество и степень надраенности скреп мало кого тревожат. И вот парадоксальным образом, казалось бы, фантастика — это же там будущее, прорывы куда-то, дальние фронтиры, все дела. Тем не менее очень этически консервативный жанр, по крайней мере для большинства людей, которые в нем работают.
«Что же это буквально у Макдональда люди сами с собой трахаются? Невероятно, это просто нарушение всех канонов! Чему может научить эта книга молодого читателя?» Вот идея того, что вообще книга должна кого-то чему-то учить, — это очень консервативная, очень архаичная идея. И мне кажется, что из жанра, говорящего, по крайней мере отчасти говорящего о будущем, эта идея должна быть исключена.
Понятно, откуда эта идея бралась в творчестве братьев Стругацких. Потому что в глухое советское время действительно вопросы этики были бесконечно важны. Но это время, слава богу, кончилось, началось какое-то другое. То есть книга с воспитательным пафосом, книга, опирающаяся на и пропагандирующая какие-то традиционные ценности, сегодня скорее всего прочитана за пределами любителей фантастических романов с фланцами, и гетеросексуальными героями, и скрепами, она не… ну то есть понятно, что каждый вот этот элемент, он еще немножко сужает аудиторию, еще немножко загоняет фантастику в гетто, еще больше сужает вот эту рамку, в которой вы живете.
То есть, коротко говоря, вот такого рода различия я наблюдаю в подходе обычного читателя и нишевого читателя. Это разница контекста, это разные требования к новизне идеи и к подробности технической составляющей, к допустимости кроссоверности и к нравственно-этической составляющей, а также к качеству собственно говоря письма — вот в этих областях мы — обычные читатели и читатели квалифицированные — мы существенно расходимся.
И вообще самая важная вещь в любом деле, имеющем отношение к словам, — это рефлексивность и осознанность. Я могу понять автора, который говорит: «У меня нет задачи попасть в широкую аудиторию. Я разговариваю со своими десятью тысячами верных, и меня абсолютно устраивает эта моя аудитория, мне с ними хорошо. Я говорю с людьми, которые для меня важны». Из них, понятно, ну десять тысяч — это предельно, из них, соответственно, десять процентов — это те, кто реально будут читать, и если, соответственно, одна тысяча — это вот те люди, которые прочтут вашу книгу, — если это вас устраивает — это очень хорошо, это совершенно нормальная практика.
Но если амбиции простираются чуть дальше, то надо думать о, грубо говоря, обо мне, а для меня важны другие вещи. И не следует, если вы уже являетесь писателем-фантастом, не нужно кивать головой на издательства, что вот я надеялся, что меня нормально отредактируют, а меня нормально не отредактировали. Я рассчитывал, что у меня там корректор хотя бы три раза меня прочитает, а он, сука, не прочитал, соответственно, вот у меня там, пожалуйста, все опечатки и вылезли. Мы уже знаем, другой реальности у нас для вас нет.
Поэтому мы знаем, что если вы приходите в издательство и на вас написано «фантаст», то вас, скорее всего, попытаются упихать в какую-то убогую серию, потому что плохие издатели до сих пор думают исключительно сериями. Вас никто не отредактирует и практически не откорректируют, вы пойдете в печать как есть и, соответственно, ляжете в братскую могилу со всеми вот этими прекрасными людьми, которые про скрепы, огнедышащих эльфов и так далее.
Это значит, что тут нужно вернуться к тому, о чем вчера говорили Олди, вот сидя на этой же сцене, а именно к тому, что нужно выходить за рамки серийности, нужно выходить за рамки жанровости, узкой жанровости, нужно разговаривать с читателем напрямую. Вот чем писатели Олди безусловные молодцы? Тем, что они дают себе труд разговаривать с условной мной. Их «Фейсбук», например, это «Фейсбук» симпатичных, умных, интересных людей, которые совершенно не готовы вариться вот в этом своем узеньком мирке, они хотят за его пределы выходить.
Поэтому мне по-прежнему ужасно не нравятся их обложки. Мне кажется, что их обложки — это верная смерть, то есть вот моя рука к ним не тянется. Вот если я прихожу в книжный магазин, у меня слепое пятно на месте фантастических обложек. Это общая наша большая проблема, к сожалению, даже не только российская, потому что заходишь в книжный магазин Waterstones, а там тоже стоит много такого, на месте чего у меня сразу образуется слепое пятно. То есть это довольно распространенная практика. Но вот… это тоже важно понимать, я у большинства книг обложки вижу в тот момент, когда уже выходит на них моя рецензия и наш фоторедактор украшает рецензию обложками книг. После чего я понимаю, что, если бы я зашла с обратного конца, я б никогда в жизни не взяла в руки книгу Марии Галиной, например. Потому что, когда бренд-менеджер издательства отправлял мне ее книгу «Не оглядываясь», он сказал: «Вот вам, пожалуйста, pdf-верстки, а также наша, прости господи, обложка». То есть даже бренд-менеджер издательства понимает, что обложка должна быть снабжена эпитетом «прости господи».
То есть…
[Реплики из зала.]
Бренд-менеджер не делает… Это не враги. У любого… Смотрите: количество читателей, которые не увидят вашу обложку, велико и будет возрастать с каждым годом. Потому что многие читатели ориентируются не по обложкам, а книжки покупают в электронном виде, и когда… Там тоже обложка, но она гораздо менее агрессивна, потому что ты все-таки входишь через аннотацию, а не через обложку. То есть, конечно, она все равно фонит и мешает, но она фонит и мешает радикально меньше, чем она фонит и мешает в магазине. То есть если вы ориентированы на то, чтоб вашу книгу покупали и читали в электронном виде, то бог с ней, с обложкой, вам нужно привлечь внимание к себе.
Вот опять-таки ссылаясь на коллегу Кудрявцева, который вчера сказал бесконечно важную вещь про то, что писателю теперь можно переориентироваться, что писателю теперь… что если ты всю жизнь…
[Реплики из зала.]
Ну а мы что, а мы где?.. Вот мне кажется, что это тенденция, которая к нам тоже скоро дойдет. Мы щас сколько — лет на восемь, на десять отстаем, а скоро начнем, будем отставать… А раньше отставали на двадцать.
[Из зала: Навсегда мы отстаем.]
Нет, это неверное утверждение. Ну то есть в каких-то вопросах навсегда, потому что у России свой путь, как мы все знаем, а в каких-то вопросах мы будем догонять и догоняем довольно динамично. И мне кажется, что в этом месте тоже.
Время, когда писатель, если уж ты взялся один раз писать боевую фантастику — то все, ты теперь раб на галерах, а если ты вдруг решил написать детектив, то изволь взять псевдоним, чтобы ни в коем случае не размывать свою целевую аудиторию. Вот эта картинка сейчас не работает, что писатель может написать поначалу букеровский роман, потом фэнтези-трилогию. Не уверена, кстати, что я буду читать ту фэнтези-трилогию Марлона Джеймса, мне так… Что? Ну, хуже трудно.
[Смех в зале.]
Практически о чем угодно можно сказать…
[Из зала: «Франкенштейн в Багдаде» получил арабского «Букера», по-моему.]
Арабского «Букера» не бывает, бывает международный «Букер»… нет, что-то такого не припомню… Ну, коротко говоря, если уж есть русский «Букер», почему не быть… Русского, кстати, уже нет, нет его больше с нами.
Ну то есть что я хочу сказать. Я хочу сказать, что очень важный элемент — это писатель как персонаж. Потому что популярным, и модным, и известным становится бренд. Вообще мы живем с вами во время таких персональных микробрендов. То есть читатель будет любить и интересоваться автором как брендом, автором как персонажем, который фигурирует на какой-то публичной сцене и у которого его книги, его творчество являются одним из элементов его бытования. Поэтому Олди — хороший пример. Они милые, они клевые, они вызывают интерес и симпатию у читателя, который, возможно, не знает о них как о писателях, который думает о них каким-то другим способом. То есть вот и это та область, в которой, как мне кажется, сегодняшним писателям надлежит… Желающим писать фантастику, надлежит приложить максимальные усилия формирования образа себя у читательской аудитории.
В тот момент, когда ваш персонаж, ваш … вы его прокачаете настолько, что он станет интересен для широкой аудитории, вы сможете предлагать этой широкой аудитории все что угодно, включая фантастику… но — вы должны помнить, что широкая аудитория будет вас читать не в том контексте, в который вы себя помещаете сами, и нужно думать о тех возможных контекстах, в которые вы попадаете, думать, что если у вас кроссовер «фантастика плюс детектив», то нужно понимать, что читатели детективов вас поместят в один контекст, читатели фантастики вас поместят в другой контекст, и вы должны быть по возможности интересны и тем, и этим. То есть, грубо говоря, помните о том, что контексты довольно разные и чем шире контекст, в который может встроиться фантастическое произведение, тем больше у этого фантастического произведения перспектив и шансов.
Спасибо вам большое! Как я дисциплинированно закончила вовремя!
Расшифровка: tartaglione (https://tartaglione.livejournal.com)
Сверка, вычитка: Лин Лобарев, Наталья Витько
