1

А. Балабуха: Коллеги, должен вам честно признаться, что я пребываю в некотором затруднении, потому как — мне приходится без малого тридцать лет свою студию вести, мне приходилось всякие мастер-классы вести — первый раз веду в условиях, когда… Ну-ка, признавайтесь, сколько здесь живых авторов, кроме одного? Два. Прошу прощения, с этими двоими я понимаю, как и о чём говорить. Как говорить обо всех остальных рассказах — у меня в голове, честно говоря, не очень укладывается.

Из аудитории: Давайте препарируем эти два.

А. Балабуха: Это само собой. Об остальных… посмотрим, как и что будет. Но для начала, чтобы попытаться что-то выстроить, давайте разберёмся вот с чем: вы сами друг-дружьи все эти рассказы читали?

Н. Витько: Большую часть.

А. Балабуха: Большую часть… прекрасно. Вот тогда давайте, прежде чем я начну изображать из себя мэтра и надувать щёки, давайте для раскачки поговорите немножко вы, об этих рассказах. Не переглядывайтесь, это далеко не самый худший вариант, и вот почему: мне всё-таки интересно не только то, что вы сами написали, но и то, как вы себе — и другие особливо — воспринимаете, оцениваете и так далее, потому что из этого я что-то и о вас узнаю. Вот в чём дело. Есть среди вас кто-нибудь смелый, кто готов первым ринуться в бой? Рассказать что-нибудь о том, что читали, вот так навскидку, на память, что зацепило…

Б. Богданов: Так я все их не помню.

А. Балабуха: Вы знаете, я, давайте, скажу честно: вот (хлопает ладонью по внушительной стопке распечаток) двадцать семь рассказов, которые мне достались, — думаете, я вот сейчас, только что прочитавши, все двадцать семь наизусть помню? — нет, точно нет. Вот так перебирая в руках — могу вспомнить каждый, но и только. Но наверное у каждого есть какой-то там один, два, три из этих рассказов, которые чем-то зацепили. Либо в плюс, либо в минус, это не суть важно.

Б. Богданов: Ну я могу начать, например, с «Пути комиссара», если он там есть.

А. Балабуха: Нет, «Пути комиссара» тут нету. (Прим.: автор «Пути комиссара» не отправлял свой рассказ на мастер-класс.)

(…)

А. Балабуха: (…) На мастер-класс у меня попали: … (перечисляет все 27 рассказов, не буду повторять). Вот то, что…

Б. Богданов: Я могу с алфавита, с первой буквы начать…

А. Балабуха: Ради бога.

Б. Богданов: …»Адаптация к действительности», поскольку рассказ у меня вышел из внеконкурса, а «Адаптация к действительности» была там же… я его по своим оценкам поставил на первое место во внеконкурсе, этот текст. (…) Что я, допустим, могу по этому рассказу сказать. Вот он мне понравился, но я же оцениваю по тому впечатлению, которое на меня производит текст, если что-то мне нравится, что-то цепляется — я начинаю искать там, чему зацепиться дальше, а если не нравится, я этого не делаю. К этому рассказу у меня фактически — с моих соображений — только одна претензия: это концовка.

А. Балабуха: Та-ак, уже интересно…

Б. Богданов: Конкретно: всё идёт нормально, идёт-идёт-идёт, а потом меня не устраивает логика происходящего. Там три, по-моему, патрульных…

А. Балабуха: Да, да, двое в квартире, третий у машины.

Б. Богданов: Я так понимаю, что они ходят постоянно, они в курсе всех этих ситуаций, и выстрелы из — какое там у них оружие есть — для этого патрульного, который остался внизу, они для него привычны. (Несколько слов неразборчиво.) А вот то, что произошло дальше, когда вступил учитель в действие и начал расстреливать патрульных, это почему-то последнего патрульного не заинтересовало и никак его не встревожило. То есть он находился на улице — и как будто ничего не происходило. Вот в этом у меня к этому рассказу была претензия.

Вот, собственно, что по нему сказать могу, потому что я разбирать, честно говоря, не умею.

А. Балабуха: Ну, во-первых, собственно говоря, этому стоит поучиться, честно вам скажу, — потому как это весьма пользительно, сперва чужие трупы резать, потом со своим легче будет разбираться. Ладно, спасибо.

Так, а теперь… вот этот рассказ кто-нибудь ещё помнит?

Н. Витько: Я его не дочитала, мне он не понравился. (…)

А. Балабуха: А почему?

Н. Витько: А потому что очень чернушный и, в общем-то, не понятно, зачем написан.

А. Балабуха: Интересно. Построим гипотетическую ситуацию: представьте себе, что начало чернушное, и не понятно, для чего, а финал всё ставит на свои места, и оказывается всё белое и пушистое.

Н. Витько: Возможно, но были рассказы лучше, которые, в общем-то, хотелось прочитать.

А. Балабуха: То есть это чисто эмоциональное отношение?

Н. Витько: (Голос заглушён шумом из соседнего помещения, говорит вроде о том, что «чернуха» это не только что, но и как написано.)

А. Балабуха: Так. Вот, это уже интересно, понял.

Н. Витько: …бывает чернуха, которая написана хорошо, которая тебе нравится, тебе интересна, и дочитываешь до конца. А тут как-то…

А. Балабуха: …а тут «чернуха стандартная»?

Н. Витько: Даже как-то (слово неразборчиво).

А. Балабуха: Понятно. Так, хорошо. (Обращаясь к присутствующей О. Николаевой) Оля, а вы хотите что-нибудь по этому поводу сказать?

О. Николаева: Мне он понравился больше других… (говорит тихо, и сидит далеко, поэтому дальше разобрать можно только отдельные слова — что-то о параллелях с Перестройкой).

А. Балабуха: Ну хорошо, тогда, уж раз так поехало, давайте об этом рассказе немножко и потолкуем. Должен сказать, что… в отличие от Оли, пожалуй, я не могу сказать, что он мне больше всех понравился, но дочитал я его не только потому, что положение обязывало — хотя без особой радости. Вот то, что было сказано… (обращаясь к Н. Витько) Простите, как вас зовут?

Н. Витько: Наталья.

А. Балабуха: То, что сейчас Наталья сказала, это существенно. Текст, с точки зрения самого по себе текста, с точки зрения, как это рассказано… Прошу прощения, всё-таки главное: рассказ может быть даже вообще, как говорится, ни о чём, но хорошо сделанный. Вот давеча читал я рассказ присутствующего не здесь (в смысле, в аудитории), но здесь (на Ассамблее) Славы Логинова — великолепная школа для писателя, как можно написать рассказ вообще ни о чём, но при этом так, что читаешь — не оторваться. Рассказ вроде честно начинает (в сборнике «Котэрра», по-моему): «вот меня попросили дать рассказ про кота — так я напишу», — и дальше начинает-начинает-начинает… — всё ни о чём, что-то вроде потока сознания. Читаешь — не оторваться. Пустышка — но которая прекрасно сделана. Каждая фраза — влетает. Всё.

Вот этого здесь нет. В общем, этого нет ни в одном из представленных мне на мастер-класс рассказов. Увы. Я, правда, должен отметить одно отрадное обстоятельство: по сравнению с тем, с чем мне приходилось сталкиваться в последнее время, когда я попадал во всякие жюри, конкурсы и прочее, — здешние рассказы почему-то, уж не знаю, в чём тут фокус, во-первых, более грамотные — здесь отправить обратно в третий класс хочется всё-таки не каждого — а во-вторых, они все сделаны несколько более профессионально, чем среднестатистические. Вот это бы я сказал. Я говорю именно о среднестатистических, о том, что… Вот, недавно я смотрел рассказы на конкурсе Варшавского, который там в Израиловке делают, ещё пара — и зачастую думаешь, что вообще как такое можно посылать на конкурсы? как такое можно рассматривать на конкурсах?.. Здесь вот такого уровня вообще нет, и это тоже некоторым образом радует.

А. Петров: Так у нас просто предварительный отсев был…

А. Балабуха: Я понимаю. Но на конкурсе Варшавского тоже, я смотрел, там вообще уже третий тур был — и в этот третий тур попадали рассказы самые разные. Ну правда самый роскошный финт был, когда там оказался талантливо переписанный рассказ Рассела. И он прошёл в третий тур.

А. Петров: У нас на прошлом конкурсе такое было. До второго тура, что ли, дошёл…

Из аудитории: Не дошёл. (…) Он не был переписан. Там была перепевка.

А. Балабуха: Нет, а тут вообще близко к тексту было, только со сменой имён и некоими купюрами и сокращениями.

Из аудитории: Я, помню, переписывал Лондона (?), тоже куда-то прошло. Всё было хорошо.

А. Петров: У Святослава Логинова на прошлом, по-моему, мастер-классе… или на позапрошлом, товарищ подал ему рассказ какого-то американского классика. Логинов честно его разобрал, ему было невдомёк, что это американский классик, Логинов его разобрал по винтикам, раскритиковал в пух и прах, и так далее, и так далее, и так далее.

С. Удалин: И правильно.

А. Балабуха: Честно говоря, я тоже думаю, что и правильно сделал, у классиков тоже бывают хреновые рассказы. (Смех в аудитории.) Никуда не денешься. Хотя Славу иногда заносит, это правда. Как и всех нас.

Ладно, вернёмся, однако, к этой самой «Адаптации к действительности». Во-первых, я действительно согласен полностью с Ольгой: то что это вот так привязано к нашей действительности, причём в общем даже не к сегодняшней, а уже ко вчерашней, несколько снижает… Фантастика тем и хороша, что она позволяет, поднявши всё это от арифметики до алгебры, придать этому какую-то большую всеобщность.

Далее, здесь противоречия не только (слово неразборчиво). Начинается рассказ с предостережения о ненормативной лексике. В принципе, там, где она остро необходима… правда, таких случаев на моей памяти я знаю два-три примерно во всей литературе, которую мне приходилось читать, — но там они были на месте. В других случаях без этого можно обойтись, здесь тоже без этого можно было обойтись совершенно спокойно. Я не понимаю, зачем автору это понадобилось.

Но главное-то не в этом, главное в другом. Есть там прекрасная сценка около… Ну, во-первых, хочу заметить, что людям лучше бы не пользоваться словами, точное значение которых (им) не известно.

Из аудитории: (Какие-то весёлые комментарии.)

А. Балабуха: Во-во-во-во-во. Потому как, прошу прощения, что такое «лабаз»?

Б. Богданов: Вообще-то это склад.

А. Балабуха: «Склад» — это уже второе или даже третье его значение, словарное, и оно больше характерно для более восточных регионов России, для Сибири и так далее, для севера. «Лабазом» в центральной части не называют, но в принципе, когда речь идёт о торговле, то лабаз — это совершенно конкретный отдел, где торгуют, извините, мукой и крупами. И идти в лабаз за водкой — я понимаю, конечно, всяко бывает, можно и в шиноремонтку пойти за водкой — но как-то это странно. Это первое, но это так, попутно.

А вот сама по себе сцена, когда на этого самого несчастного героя нападают, и спасает его некий сварщик, и говорит: «Это же наш учитель!», и прочее — ну, прошу прощения, не хотел бы я, чтобы моего внука такой учитель учил. Если герой рассказа — учитель, и это в общем сюжетообразующе, именно это потом даёт отношение к его ученикам и прочее… — то в начале он прописан так, что с его лексикой, с его восприятием мира ему как раз там, на задворках магазина, и место, а вовсе не место учителя. Учитель не получился в принципе. И именно поэтому в его финальное нравственное перерождение как-то, скажем так, не очень верится. И вот это — самая главная претензия к рассказу, на мой взгляд. Не знаю, согласятся ли со мной те, кто этот рассказ читали. У меня вот такое ощущение и… я на том стою и стоять буду.

Поэтому в общем мне этот рассказ, честно сказать, не понравился, но не только потому, что плохой текст и не хочется читать, а потому, что он получается из-за этого недостоверным.