11

(Пропускаю интереснейшую беседу о забытых американских классиках, инженерии плетения венков сонетов и принципах организации несуществующего — кстати, до сих пор — раздела «Автор — автору» на форуме Фантлаба — и перехожу непосредственно к мастер-классу. Это вторая часть мероприятия, послеобеденная.)

А. Петров: Так, ладно. Мы очень хорошо разговариваем, но… Списка рассказов у меня, к сожалению, нету…

А. Балабуха: У меня есть.

А. Петров: …но Андрей Дмитриевич нам пропасть не даст и напомнит нам, что там есть. Есть рассказы, интересные для обсуждения, есть рассказы, которые… Это, конечно, субъективно, но я сейчас говорю, скорее, с позиции общей форумной активности: есть рассказы, которые вызвали полемику, есть рассказы, за которыми сторонники и противники, партии, а есть рассказы, которые прошли невзрачно, незамеченно, то есть им какую-то оценочку поставили — и промолчали.

(Фрагмент, где по верхам обсуждают рассказы, которые не участвовали в мастер-классе, я пропускаю.)

А. Балабуха: Хорошо, значит, что у меня тут есть…

А. Петров: Неразобранного.

А. Балабуха: Ой, да неразобранного ещё, извините, две трети.

А. Петров: (…) Всё разобрать не успеем, но хотя бы самое интересное. Там кроме того же были авторы, которые очень просили, чтобы их разобрали, хоть они и не могут присутствовать, но, тем не менее, они… Я думаю, что правильнее, наверное, будет…

Из аудитории: А в чём смысл? Их нет, их не читали все остальные присутствующие…

А. Петров: А?

Из аудитории: И автора если нет, и если никто из присутствующих (не читал рассказ).

А. Петров: Это посмотрим. Просто мне кажется, что если мы разобрали тех, кто присутствует, то, может быть, дальше поговорить о тех, кто очень просил?

А. Балабуха: Пожалуйста. Сейчас мы с этим разберёмся.

А. Петров: Для кого-то это просто неплохо, интересно, а для других это очень важный опыт.

(…)

А. Балабуха: Вот, как раз эта самая «Увертюра для глухих», она прошена. (…) Ну, «Перекати-небо» мы разобрали уже, тоже просил. И всё, у меня две отметки — тех, кто просил. (…)

А. Петров: Давайте «Увертюру». Читали «Увертюру»?

Из аудитории: Читали «Увертюру».

А. Балабуха: Так, ну хорошо. Ну, давайте будем по той же самой схеме и действовать. И раз читали, то кто что про эту самую «Увертюру» может сказать?

Б. Богданов: Я, можно, начну?

А. Балабуха: Да, конечно, всем можно.

Б. Богданов: У меня к «Увертюре» было очень много претензий, чисто логических. Уже начинается: он, бедный, бежит из своей филармонии, консерватории со скрипкой по тёмному переулку, защищая скрипку от дождя. При этом он первая скрипка Венской оперы. Ну как это может быть такое, в принципе? Его не довезут до дома, до гостиницы и так далее? Он бежит по переулку.

А. Балабуха: Ну господи боже мой, ну так себе представляют в Урюпинске жизнь несчастного русского эмигранта в Вене.

Б. Богданов: И таких логических неувязок в каждом абзаце по четыре штуки. Ну, может быть, в каждом четвёртом абзаце по две.

А. Балабуха: Или в каждом втором по четыре. Ну, согласен, да.

Б. Богданов: Поэтому читать его серьёзно и рассматривать вот эту идею, которая там, возможно, заложена, было невозможно практически. Я потонул в этих вот самых неувязках.

Из аудитории: Вообще произвело впечатление очень наивного такого произведения. Настолько было первое, зелёное, какого-то очень молодого, видимо, автора по возрасту… Девушка, возможно… возможно, молодой человек, но это уже не важно… Это было какое-то очень юное создание, которое пыталось сказать что-то важное для себя в тот момент, весомое, — а получилось на поверку из-за этих неувязок сыро. Не верю. Ни разу, вообще, ни во что. Вот в то, что там написано — я не верю. Но там были моменты, сильные, которые нивелировали часть вот этих. Я сейчас по тексту… Может быть, когда он играл. Да, и, конечно, сверхидея не совсем ясна была. Именно сверхидея самого рассказа.

А. Петров: Зачем это было написано.

Из аудитории: Нет, вообще, помимо того, что — да, теме, вроде бы, соответствует, да, человек попал, сменил образ жизни, он к нему приспособился каким-то образом, он попытался как-то в нём укрепиться… Между тем, там была заложена другая идея: он пытался этот мир — озвучить. Через женщину, через любовь. Там не было ни любви, ни женщины, ни озвучки. Там было несколько линий, которые он начал и бросил. Была вот эта вот семья его… ну вроде бы: а зачем, казалось бы?.. Была вот эта королева… Была любовь? не было любви? и для чего это было?.. И была попытка сделать этот мир звучнее. Ну, вроде бы, она отчасти удалась. Единственное, что там, вроде бы, так вот промелькнуло. И он, конечно, не произвёл впечатление убедительного рассказа. Несмотря на то, что написан, вроде бы… Чисто по языку, конечно, были претензии у меня вот конкретно к русскому языку в каких-то местах, к построению фраз. Мне показались они… То есть за них цеплялся взгляд, и цеплялось ухо.

А. Балабуха: Я вам завидую. У вас только на некоторых местах.

Из аудитории: Я очень обтекаемо просто выразилась.

А. Балабуха: Я поэтому вам и помог уточнить. Ну потому что нехрен прибегать к эвфемизмам, когда… ну, продираешься через каждую фразу практически. (…) Так, ладно. Dixi?

Из аудитории: Dixi.

А. Балабуха: Кто ещё готов что-нибудь сказать?

С. Удалин: Ну, всё правильно сказали. (…)

Из аудитории (другой голос): Я довольно смутно уже помню, но… Во-первых, я совершенно не поверила в мир, потому что он как-то описан намёками, и причём не намёками, как японская живопись, а какие-то два момента, и из них ничего не складывается. Мне на самом деле… королева, или кто она там была — это была единственная попытка в рассказе сделать не очень плоского персонажа. То есть человек старался сделать хоть кого-то… ну, как бы…

Б. Богданов: Что королева, якобы, изменилась под конец.

Из аудитории: Нет! Она якобы поняла, что… как бы она не…

А. Балабуха: Она якобы смирилась с этим. Так, всё? Ну, тогда поехали. (Обращаясь к А. Петрову.) Саш, вы будете высказываться?

А. Петров: Я в большинстве случаев — честно скажу — просто как организатор я большую часть рассказов конкурсных вообще вынужден был просматривать, а их было всего 140, поэтому, честно говоря, некоторые рассказы, которые меня не особо зацепили, я кусками проскакивал. Поэтому по некоторым у меня просто…

А. Балабуха: Нет, претензий никаких, я просто спросил.

Из аудитории: Можете не продолжать — которые не особо зацепили, значит, всё уже, да.

А. Балабуха: Ну, тогда я скажу. Во-первых, что меня здесь зацепило. С первого абзаца начинается… Знаете, как это было в классике сказано: «Бедный Мотэле / Живёт в Грандотеле / Окнами на закат / Очень любит бедный Мотэле / Русского языка». Получается: вот, на четырёх строчках — шесть «я». Нельзя в прямой речи… Вообще речь от первого лица — она в принципе смертельно опасна, потому что в ней вот это самое местоимение, оно влезает всюду. Но с этим нужно бороться, бороться умело, и из этих шести «я», ну, по крайней мере, до двух я бы свёл за секунду буквально. И при этом ничего бы не потерялось. Это первое.

Дальше: штампы — ну, такие крупноблочные, причём так из глубоко советских времён… «Полной грудью вдохнуть воздух любимого города» — «здравствуй, моя Москва», блин. Невыносимо.

Извините меня, но по-русски не говорят «моё имя Поль Винсент». По-русски говорят: «меня зовут Поль Винсент», на худой конец. К тому же не совсем понятно, почему русский эмигрант — Поль Винсент. Ну вот убей господь — не понимаю. Ну ладно… Я, конечно, понимаю, что один от Гогена, а другой от Ван Гога, но тем не менее.

Дальше… «К середине XXI века моё имя знала вся Австрия и ближнее зарубежье». Простите, а ближнее зарубежье Австрии — это что?

Из аудитории: Бывшая Австро-Венгерская Империя. (Все смеются.)

А. Балабуха: Это круто. «Меня ждала восхитительная карьера». Ну, «восхитительная карьера» может сказать только, извините меня, институтка, но не нормальный человек. Следующее, опять: «я прекрасно помню», «я только привыкал», «я был напуган», «я прекрасно помню» опять… (В аудитории шум и обсуждение.) Дальше: «я шёл быстро, практически бежал» — а теоретически что он делал в это время? Я не понимаю таких вещей. «Мой голос, подобно удару наковальни…» (Смех в аудитории.) Ну извините, это всё на первой странице!

С. Удалин: А ведь я это даже читал, но не помню почему-то.

Из аудитории: Нет, а может быть, человек настолько был… что боялся перечитать даже то, что написал?

А. Балабуха: Ну, просто, как может быть «удар наковальни», извините? «Удар по наковальне» я понимаю — и то, смотря чем. По наковальне можно ударить игральной картой, если мы за ней в «очко» режемся. (…)

Дальше: «мы поднялись на второй этаж и направились в большой белый зал». Он там первый раз, откуда он знает, куда они направились? Я не понял. Дальше, в следующей фразе: «огромные окна занимали всё пространство восточной стены». Прошу прощения, у него что, компас в кармане? Дальше: «Начищенный до блеска мраморный пол» — мраморный пол полируют, а не чистят. Ну… ну извините, всё вот на таком уровне. Что говорить о языке текста? — говорить нечего просто. Это «раз».

Теперь пойдём на другой уровень, с текста — пойдём на саму идею. Ну, ладно. Хрен с ним, что в несчастное Солнышко ударили двенадцать комет, и бедное Солнце по этому поводу возникло. В общем-то, с точки зрения астрономической, полный бред. Во-первых, кометы ходят всё-таки, как правило, по расписанию, а приблудная, если случайно появится, так уж всяко одна. Во-вторых… ну… В-третьих, сам по себе приём связать катаклизм с кометами, метеоритами и прочим — после Уиндема это уже неприлично делать, после «Дня триффидов».

Далее, вот это самое исчезновение звука… Я верю, что вследствие каких-то причин, могу поверить в это, в мозгу происходят какие-то изменения, отключаются эти самые центры восприятия звука… Верю. Ладно, допускаю. Но, извините, когда после этого они планомерно начинают уничтожать все звуки… Вот я пытаюсь представить себе технически, как это возможно сделать. Опять-таки, это может только дамочка какая-то или мужичок с дамским складом ума попытаться себе представить, как можно уничтожить все звуки… За счёт чего? Ну, ладно, я понимаю ещё, к примеру там, за счёт какой-нибудь интерференции звука. Намёка на это нет.

Б. Богданов: Не, там есть про машину в зале у королевы.

А. Балабуха: Есть, есть — но без малейшего объяснения. Кстати, о зале для королевы, мне тоже страшно понравилось: там королева — но при этом она всё время «Её Высочество».

Б. Богданов: Где-то «Высочество», а где-то «Величество».

А. Балабуха: Нет, всюду «Высочество». Ну, может, в одном месте где-то. Ну, в итоге получается такой гибрид: не то принцелева, не то королесса, ну, в общем, чего-то такое неприличное.

Со звуком совершенно непонятно. Когда вокруг всего моря ставятся стеночки, такие, как вот у нас вдоль шоссе, — да они просто не поглотят нихрена тот уровень звука, который идёт от моря. Он пойдёт над этой стенкой. Или стенку нужно поднимать на километр. Бред полный. То есть действительно, как вы заметили, противоречий — ну на каждом шагу просто-напросто. Противоречий, несуразностей и нелепостей, простите меня.

Поэтому психологически рассказ недостоверен абсолютно, потому что тут всё сделано на уровне, как говорит Антон Первушин, «картонной дурилки»: и этот самый герой, и его вроде бы влюблённость в эту королеву… При этом в королеву он влюблён, а с влюблённой в него бабой он детишек приживает. Ну, как-то всё это очень, прямо скажем, странно. Я не спорю, и не такое ещё в жизни бывает, но… но зачем это здесь? Я этого не понимаю. Как это работает на сюжет: как это работает на характер? как это работает на проблему? — нету.

А между прочим, что здесь есть, при всём при том: здесь есть очень нехудая в основе своей концепция глухоты к культуре — в принципе. И, насколько я понимаю, автора… авторессу, виноват, она действительно дама…

Из аудитории: Я так и подумала тоже.

А. Балабуха: Называть не буду, но действительно дама. (Авторессу), по-моему, волновало-то, в сущности, именно это — но она не сумела к этой идее по-настоящему даже подступиться. Хотя это вполне может стать прекрасным именно сюжетом, движущей силой этой внутренней, для хорошего хоть рассказа, хоть повести. (…)

Как метафора вот этот мир, как метафора глухости к культуре и стремления художника это пробить… Вот был в своё время прекрасный рассказ Питера Сойера Бигла-младшего (на самом деле Ллойда Биггла-младшего) «Музыкодел». Вот там эта же проблема на совершенно другом материале, ничего общего, — но она решается блистательно. Увы, это «Музыкоделу» в подмётки даже не годится. И поэтому, прошу прощения, это классический пример разбора рассказа, который в моём представлении ну просто никуда не годится, за исключением вот этого внутреннего посыла, который абсолютно справедлив, неотрицаем, прекрасен — но об этом нужно написать хороший человеческий рассказ, а не тот текст, который мы получили.