(Продолжение разбора рассказа «Один день после войны».)
Из аудитории: У меня осталось чёткое ощущение, что это было исходно вставлено как имя — что в таком печальном положении оказался не просто человек, а… надо было какое-то сильное имя, и дальше он попытался вставить какие-то моменты, чтобы это подкрепить, но у него ничего не…
А. Балабуха: Но понимаете, в чём всё дело: в этом случае можно было бы использовать абсолютно любое имя. Это мог быть с таким же успехом Василий Иванович Чапаев, генерал Брусилов или штабс-капитан Рыбников, и ничего бы от этого не изменилось. Вот в чём всё дело.
Из аудитории: Нет, это смотрится как кусочек из другого пазла, я не спорю.
А. Балабуха: Да, это авторский произвол, абсолютный.
Б. Богданов: Мне вообще, кстати, непонятно, зачем там «бесноватый кайзер». Это я где-то читал, вот точно, и на форуме он несколько раз это написал…
С. Удалин: «Бесноватый кайзер» — это хорошо.
А. Петров: Ну, как бы… «Бесноватый кайзер» — персонаж, заменяющий «бесноватого фюрера».
Б. Богданов: Это понятно. Это же кто-то придумал, кто-то изобрёл…
А. Балабуха: Тогда хотя бы нужно было сказать, что это Вильгельм III. Понимаете? Поэтому не срабатывает.
Б. Богданов: Мне просто это резануло, потому что я это у кого-то читал, и мне это показалось ну совершенно лишним.
А. Балабуха: Лишнее, конечно. Поскольку это не поддержано и не обыграно. Понимаете, всё, что не поддерживается и не обыгрывается текстом, а остаётся одним случайным, даже удачным, (слово неразборчиво) — оно не срабатывает.
А. Петров: «Бесноватый кайзер» — это может быть какая-то веха времени просто.
Б. Богданов: Понятно, что это конец 30-х — начало 40-х по времени.
А. Балабуха: Нет, по времени это уже после Второй мировой, то есть по времени это середина 40-х.
Б. Богданов: Ну, может быть.
А. Балабуха: Причём он воюет непрерывно от Первой мировой до конца Второй мировой, заметьте. Причём очень интересно, что это альтернативная история, в которой европейская война шла без перерыва от Первой мировой до конца Второй мировой. По деталям.
С. Удалин: Тридцатилетняя война.
А. Балабуха: Да, да. С 14-го по 44-й, грубо говоря.
Б. Богданов: тогда непонятно, откуда может взяться там «бесноватый кайзер».
А. Петров: «Бесноватый кайзер» тогда не работает, потому что есть альтернативная история первого типа и…
Б. Богданов: Ему тогда неоткуда взяться, он возник по другим причинам.
А. Балабуха: В принципе, можно сказать: «Кто виноват, что у Вильгельма II родился бесноватый сынок?» Понимаете, можно.
Из аудитории: Вильгельм и был в этом виноват.
Б. Богданов: Мы, читая это словосочетание, ожидаем конкретного вполне (персонажа).
А. Балабуха: А представьте себе, что вот такой сынок бы уродился у Вильгельма и унаследовал трон.
С. Удалин: Не, в принципе, это датировка.
А. Балабуха: А датировки там другие есть, тоже маркёры.
А. Петров: (Обращаясь к С. Удалину.) Сергей, тут есть некоторые… — я вот сейчас попытаюсь сказать — есть альтернативная история, когда ход событий в общем и основные какие-то вехи, войны и так далее — они остаются как бы неизменными, меняются детали.
А. Балабуха: Да.
А. Петров: А есть альтернативки, где меняется весь ход истории. Вот в первом случае какие-то основные вехи имеет смысл сохранить, во втором нет.
А. Балабуха: Нет, здесь ход событий не меняется, более того, я бы сказал, что здесь использована концепция (совершенно справедливая, кстати, историческая), что все европейские войны начиная с Первой мировой и кончая концом Второй мировой — это всё одна непрерывная Европейская гражданская война.
А. Петров: Это безусловно.
А. Балабуха: И это здесь проявлено, хотя очень слабенько и неинтересно. Вот так скажем.
А. Петров: Вторая мировая война исправляла ошибки Первой мировой войны. Не «ошибки», вернее, а, скажем так, несправедливости.
Б. Богданов: Рубила узлы.
А. Балабуха: Нет, ну в середине же были там и другие войны (…) — это всё были эпизоды одной войны.
А. Петров: Связанный исторический процесс, да. То есть Первая мировая война — она маятник в одно крайнее положение поместила, Вторая мировая война…
С. Удалин: В то же крайнее положение.
А. Петров: Не совсем. Но это уже разговор не о рассказе, а о каких-то вещах, совершенно отвлечённых.
С. Удалин: Уже то, что этот рассказ позволяет о чём-то поговорить, уже очень немало.
А. Балабуха: Нет, поговорить — позволяет, но… Ты понимаешь, вот это вот, Серёжа, то, что у нас на студии есть, когда мы премию свою вручаем: за наиболее интересную рукопись, за наиболее интересное обсуждение. Обсуждение может быть самой жуткой рукописи — но обсуждение было интересным. Вот здесь — да. Разговор, может быть, и интересный вокруг этого, но сам по себе рассказ таковым не является ни в коей мере. Вот что я хочу сказать.
Из аудитории: Я с рассказом не поняла, на чём исходно был акцент. Потому что по сюжету там… сюжетной линии никакой особо нет, поэтому я ожидала, что или там будет какое-то психологическое раскрытие персонажа, что тоже… (…) Соответственно, акцент, я думаю, был всё-таки именно на альтернативной истории.
А. Балабуха: Но главное, что при этом в этой альтернативной истории получается путаница. Почему у него в финале оказывается, что и Луначарский, и Циолковский функционируют уже после Второй мировой фактически. Циолковский становится долгожителем, Мафусаилом совершенно, Луначарский, в общем, тоже. Непонятно. Но кроме того, мне это ещё очень напомнило, эта самая попытка переписать вот таким образом историю, — помните или нет, был у Славочки Рыбакова рассказ про доброго Сталина? Вот что-то у меня вот тут ёкнуло совершенно чётко.
Б. Богданов: Мне очень сильно Щепетнёва напомнило.
А. Балабуха: Да, что-то есть, вы правы.
С. Удалин: Чем? Словом?
Б. Богданов: Нет, ситуацией.
А. Балабуха: Ситуацией, действительно. Словом-то нет, потому что со словом здесь тоже большие напряжёнки, причём попутно — всё очень хорошо, мне очень нравится, но — какая бы ни была альтернативная история, но в XX веке «офицер почистил камзол»… Извините, камзолы вышли как-то из моды слегка раньше, какая бы это ни была альтернативная история, но это всё-таки не XVII век, блин, и не XVIII.
А. Петров: Припудрил парик, почистил камзол…
Из аудитории: А вот здесь автор точно — мужчина. Женщина бы такой момент не упустила.
(…)
Из аудитории (другой голос): Она бы не стала про Чапаева писать.
А. Балабуха: Да, вы правы…
А. Петров: Я считаю, что это гнусный феминизм. Женщина имеет полное право писать хоть про Чапаева, хоть…
Из аудитории: Она имеет право ещё и не писать про Чапаева — и пользуется этим правом. (Смех в аудитории.)
С. Удалин: Тогда это будет у него не просто камзол, а там, не знаю, двубортный какой-нибудь…
Из аудитории: Да нет, просто женщина сообразит, что о камзолах тогда речь не шла.
А. Петров: Нет, нет, нет. Женщина женщине рознь. Есть женщины, которые вообще ничего не соображают.
А. Балабуха: Мужики тоже, к сожалению.
А. Петров: Это явление такое, не связанное с полом.
С. Удалин: На самом деле нет. Женщина, которая будет писать альтернативную историю, она всё-таки будет знать, что это не камзол.
Из аудитории: Конечно, она будет дотошно разбираться в этих деталях, в которые не рискнёт сунуться (мужчина).
С. Удалин: В этом смысле согласен, да.
А. Балабуха: Не, ну а иначе получается галифе с гульфиком. Как-то оно… (Смех в аудитории.)
С. Удалин: С капюшоном.
А. Балабуха: Так что, в общем… Причём действительно, что справедливо заметили, — насчёт размытости. Понимаете, вот тут как бы два момента. С одной стороны, традиционное для России «все чиновники — сволочи», «все спецорганы — сволочи», и ГБ сволочи, и «охранка» ничуть не лучше (или наоборот), и все гнобят хорошего человека. И тем не менее всегда есть луч света в тёмном царстве, и исходит он от наших святых интеллигентов, от нашего святого наркома просвещения Луначарского и от святого пионера ракетостроения Циолковского.
Кстати, вообще вот этот вот анекдот с Циолковским мне напомнил… Помните, я вам рассказывал эту байку (обращаясь к С. Удалину). Меня, например, ударила эта вопиющая лжа про Циолковского, это, по-моему, самая гнусная альтернативная история, которая здесь есть, потому что Циолковский действительно… Был момент, когда он пытался искать себе спонсора, а у него ещё были друзья-доброхоты, и однажды ему таки спонсора нашли. Калуга, как вы знаете, был крупнейший купеческий центр — купцов первой и второй гильдии в Калуге было больше, чем в Москве или Петербурге. И нашли ему некого купчину, который в общем заинтересовался идеей. Циолковский, почистив камзол, отправился в ресторан, где купчина обедал — он был приглашён. И купчина, когда он вошёл в этот отдельный кабинет, купчина первым делом у него спросил…
С. Удалин: «Водку будешь?» (смеётся).
А. Балабуха: Нет. Говорит: «Сколько?» Циолковский подумал, почесал затылок и сказал: «Сто». Ну, купчина взглянул на него с некоторым уважением и сказал: «С этого места подробнее». Циолковский начал перебирать: что 13 копеек на бумагу, 14 на гвозди, 2 рубля на жесть, 5 на издание брошюры… Купчина на него посмотрел и сказал: «Нищим не подаю. Пшёл вон». Он-то думал, что имеются в виду тыщи. У Циолковского был не тот размах, на самом деле. У него размах был философский, в его построениях. А тут… И поэтому говорить о том, что Циолковский нашёл себе спонсоров для того, чтобы строить звездолёт… Ну, ребята!.. Да ещё и «звездолёт»!..
С. Удалин: А может, он их сам нашёл.
Из аудитории: А хорошая точка зрения, между прочим, она очень часто сейчас пиарится, в последнее время. Вопрос о том, кто из богатых кому подаёт и сколько. Люди состоятельные — я не помню точно, кто, на уровне Дональда Трампа — вполне готовы инвестировать в серьёзные проекты…
С. Удалин: Начиная от.
Из аудитории: …начиная от. Всё, что меньше, и уличные подаяния — это не их специальность нисколько.
А. Петров: Нет, я бы всё-таки не…
Из аудитории: Смотрите, как давно это в почёте. Абсолютно, абсолютно справедливо.
А. Петров: Что касается меценатства, это очень сложное явление.
Из аудитории: Здесь речь не о меценатстве, здесь речь о грамотных инвестициях.
А. Петров: Тогда б он не говорил слово «подаёт», потому что инвестиции и «подаёт» — это немножко разные вещи.
Из аудитории (другой голос): Инвестиции — это всегда очень высокая планка задаётся.
А. Балабуха: Давайте не путать, спонсорство не есть инвестиции. Спонсорство — это чистое вложение, как и меценатство. Инвестиции — это другое. Но здесь сказано, что «нашёл спонсора», того, кто готов вложиться в его проект ради чести, а не ради прибыли. Это спонсорство и… ну, с Циолковским это как-то совершенно не вяжется.
А самое главное, что, опять-таки, здесь нарушается… Понимаете, в своё время, я не помню, кто это сказал (по-моему чуть ли не Пропп), что в сказке на яблоне могут расти молодильные яблоки, но не могут расти груши. Вот здесь то же самое. Альтернативная история — штука хорошая, но есть не только факты истории (с которыми мы можем обращаться достаточно произвольно), есть некоторые хронологические последовательности. А вот с ними уже обращаться произвольно нельзя. Вторая мировая война не могла начаться через год после Первой, понимаете? При любом крутеже. Общество бы этого не проглотило, оно не было готово к этому никак, ни с какой точки зрения. Вот так и здесь.
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.