1

М. Галина: По-моему, человека, который вчера занимался страшными историями, у нас ещё нету.

Из аудитории: А он на повести пошёл.

М. Галина: На повести пошёл? Отлично. Тогда мы займёмся дальнейшими нашими историями. Скажите мне, пожалуйста… С*** У***, правильно?

С.У.: Да, я.

М. Галина: Это вы. Значит, ***. На окраине боливийского городка у нас происходит много всего интересного. Значит, что у нас там происходит, на окраине боливийского городка?.. Кто-то читал этот рассказ? Кто-то хочет о нём что-нибудь сказать?

Из аудитории: Сложно сказать, потому что, с моей точки зрения (я всегда на такие вещи обращаю внимание), явно проработана хорошо историческая сторона — то есть человек покопался в историческом материале, это заметно, но все персонажи так и остались как… вот, документальное изложение. То есть личностей их не видно. Это просто журналистское такое расследование — и на этом всё заканчивается. Просто изложение информации, и всё.

М. Галина: Вы имеете в виду, что там не прописаны характеры?

Из аудитории: Да.

М. Галина: А скажите мне, пожалуйста, стоит ли прописывать характер человека, которого мы с вами и так все хорошо знаем?

Из аудитории: Ну… он же не единственный.

М. Галина: То есть там есть ещё несколько человек, у которых есть красивые латинские имена, и эти несколько человек путаются все друг с другом, потому что ни у одного из них не прописаны личностные характеристики? Да? Это, скорее, знаки — не люди?

Из аудитории: Да.

М. Галина: У кого ещё что есть по этому рассказу?

Из аудитории (другой голос): …Поэтому он быстро вылетает из головы.

М. Галина: …Потому что там нет живых людей, которые как бы наполняли бы его своей плотью — это касается характеров. А кто-то что-то хочет сказать про его наполнение, помимо характеров? По сюжету, по идейному посылу?

Из аудитории (другой голос): Сам сюжет мне понравился. Он необычный, потому что такая тематика (дальше неразборчиво).

Из аудитории (другой голос): Мистическая составляющая очень поздно начинается, она только на третьей странице начинает проявляться.

(Неподалёку поднимается шум, некоторое время ничего не слышно.)

Из аудитории: Мне показалось, что тяжеловато фантдопущение, во всяком случае, описание фантдопущения.

М. Галина: Скажите, там одно фантдопущение или их несколько? Вот мне просто интересно: сколько там фантдопущений на весь этот рассказ, вот по-вашему?

Из аудитории: Я бы всё-таки их не разделила между собой.

(…)

М. Галина: Сколько там фантдопущений? Кто вообще читал и может их вычленить? (В ответ — тишина.) Значит, что с вами случилось (обращаясь к автору). Вы видите, что вы своим рассказом настолько людей не заинтересовали, что даже сообразить, сколько и какие фантдопущения (они не могут). Я говорю сейчас очень жёстко, потому что как-то, видите, к сожалению, читатель ваш рассказ не принял. О***, которая очень внимательно, как я понимаю, читала… О***, что вы можете сказать по фантдопущениям в этом рассказе?

О.Д. (одна из участниц мастер-класса): Мне было тяжело его читать и, скажем так, я действительно пробегала его глазами. Местами. То есть я ухватила ковчег, я ухватила руки, я ухватила мотив героев, которые пробивались к этому ковчегу. Всё остальное у меня действительно… Поэтому я и написала в конце, что оно было тяжеловато, слишком сложновато.

М. Галина: Здесь дело ведь не в сложности. Что у нас произошло, давайте посмотрим, с рассказом ***. У нас есть очень экзотический материал, да? Вообще с экзотическим материалом есть две проблемы. С одной стороны, это большая подпорка и помощь для авторов фантастических рассказов, потому что экзотический антураж, во-первых, всегда к себе привлекает внимание, во-вторых, не требует некого точного знания бэкграунда, потому что никто этого не видел. Да, всё-таки есть какие-то удачливые люди, которые побывали в джунглях, в сельве и так далее — но их довольно мало, и они нас в ошибках уличать не будут. С другой стороны, очень часто бывает, что экзотический антураж пожирает характеры и персонажей. (…) Почему очень часто фантаст боится брать нашего с вами соседа по дому, по квартире, по работе и так далее (особенно начинающий фантаст) — потому что это требует точности, достоверности характера. Мы совершенно точно знаем, как в каких условиях может себя повести тот или иной человек, и требуем от автора правдоподобия. Если мы пишем, что он какой-нибудь Родригес, да? — кажется, что: у, Родригес! о, Родригес!.. Кроме как мы его назвали «Родригес» — и дальше всё понятно. А получается-то на самом деле, что ничего не понятно.

Мы начинаем вникать в эту историю и сразу сталкиваемся с фразой, которая лично меня очень удивила… заинтересовала, скажем так. «Один лишь Симон Куба, по прозвищу Вилли, теперь уже точно знал, куда стремится команданте. Для этого его и послал в отряд сеньор Родригес. Симон внимательно прислушивался к разговорам команданте с теми немногими, кому Че по-настоящему доверял, и в конце концов понял весь план». Я не говорю о том, что вот такое изложение, как в учебнике, — оно читательский интерес немножко губит. Смотрите, у нас опять та же самая история (…). Одна фраза пожирает другую — то есть последующая фраза истребляет то, что сказано. То есть (цитирует не дословно): «Один лишь Симон Куба знал, что происходит. Он прислушивался к разговорам команданте с теми, с кем команданте разговаривал». Кто знал-то? Значит, получается, что команданте делился с какими-то доверенными людьми своими замыслами, и эти люди знали, и команданте знал — но в первой фразе сказано, что это знал один лишь Симон Куба по прозвищу Вилли.

Сразу уже вот этой вот непоняткой автор уничтожает доверие вообще к тому, что сказано. Потому что мы сразу думаем: «Да что ж там происходит?» Команданте и его доверенные друзья ведут разговоры о каком-то событии, и нам говорят, что знает об этом один-единственный человек, хотя при нём ведут эти разговоры несколько человек.

Что происходит у нас дальше? Дальше у нас происходит очень смешная фраза. «Именно там, согласно сочинениям Джованни Олива, хранился упавший с неба ковчег бога Ильятексе. Правда, Эдмунд Кисс считает, что это просто библиотека пришельцев». Ну да, привет. А что, библиотека пришельцев — это «просто библиотека»? То есть это типа того, что там вот у нас такая замечательная вещь, правда, кто-то считает, что там что-то ещё более замечательное. Опять же: две фразы — они друг друга пожирают. Потому что библиотека пришельцев сама собой не менее интересна, замечательна и прекрасна, чем упавший ковчег бога. Эти два факта — они друг друга пожирают, мы их оцениваем совершенно неадекватно.

Дело в том, что читатель, когда сталкивается с такой вот подачей информации… (Ещё раз, это для очень многих, присутствующих здесь, почему-то вот эта взаимная аннигиляция двух фраз — она в этом пуле рассказов характерна.) Поймите, что у читателя в голове складывается некая картинка. Если мы тут же эту картинку уничтожаем последующей фразой или последующим словом — мы мешаем читателю читать рассказ. Он сразу начинает путаться.

И вот эта вот ошибка — она происходит постоянно. «Бой в каньоне Куэбрада-дель-Юро подходил к концу. Точнее говоря, у партизан заканчивались патроны. Хотя и стрелять было особо не в кого». Три фразы, в которых каждая из них, последующая, уничтожает предыдущую. «Бой подходил к концу». Читатель представляет себе — ну, что представляет человек, когда ему говорят: «Бой подходил к концу». Он представляет некую картину: перестрелку, трупы, пыльную дорогу, там, кровь на камнях… Дальше говорят: «Точнее говоря, у партизан заканчивались патроны». То есть бой подходил к концу — или просто партизаны где-то залегли, у них закончились патроны? И тут говорят: «Да и стрелять было особенно не в кого». Так у них закончились патроны — или им было не в кого стрелять? А если им было не в кого стрелять, то что такое «бой подходил к концу»?

Почему читатель не понял ваш рассказ: потому что вы всё время ему мешаете это сделать. Вы мешаете нарисовать картину.

Что у нас происходит потом? Потом происходит странная, непонятная аннигиляция уже образа главного героя. Мы все прекрасно знаем романтическую фигуру Че Гевары, команданте, да? Классный команданте, мы не знаем по-настоящему — никто не задумывается, — был ли это просто убийца, грабитель, бандит и так далее, или это был высокий революционер, который отдал свою жизнь ради свободы своей страны, или и то, и другое, вместе взятое — то есть очень сложная фигура. Очень романтичная. И что интересно — что команданте Че Гевара сейчас служит ядром формирования очень многих фантастических текстов, он очень популярен — если мы вспомним Карину Шаинян и её вот этот вот «Боливийский дедушка», из «Этногенеза». А хорошо бы вспомнить, потому что он вошёл в шорт-лист премии Стругацких, «АБС-премии». И знать такие вещи людям, которые пишут фантастику, вообще-то очень бы неплохо. Вы это читали?

С.У.: Нет.

М. Галина: Нет. А я советую. Не потому что там хороший Че Гевара или что-то. Надо знать своих коллег. Это, по крайней мере, уважительно. (…)

• Дальше

• Перейти к обсуждению на форуме